Читаем справку историков. Дом в деревне Огородня-Гомельская построил зажиточный крестьянин Григорий Лаврентьевич Кобызев в 1886 году (эта дата значилась на флюгерах, остатки которых сегодня торчат над крышей). Жил там с женой, тремя сыновьями и тремя дочерями, работали сами не покладая рук на огороде и в саду, в сезон нанимали батраков, кормили город, богатели. В тридцатые годы у них все отобрали. Старшие Кобызевы перебрались после этого в Гомель и умерли в начале сороковых, сыновья погибли в войну, дочери умерли в шестидесятые. О потомках информации нет.

У гомельчанина Сергея Тихановского с этим домом все получилось как-то само собой, теперь сам удивляется:

— Он просто свалился на голову, мне некуда было деваться. Однажды я направлялся по своим делам, почему-то поехал другой дорогой. Смотрю: стоит — и вывеска на нем. Ну как такой не купить?

У Сергея есть самодостаточный бизнес — студия с подразделениями в Гомеле и Москве, которая снимает рекламные ролики. Есть жена, дети, квартира в Минске и дом «со всеми делами» за городом. При этом живет в основном в машине между Гомелем, Минском и Москвой. Но, видно, такая жизнь показалась ему недостаточно насыщенной. Добавил в нее немного Огородни.

Вообще-то, с первой попытки у Тихановского ничего не вышло. Сунулся в исполком — там объяснили, что подача заявок на аукцион закончилась вчера. Значит, не судьба.

— Это я потом узнал, что его уже пять раз выставляли на торги, да никто не захотел брать. Сначала-то цена была $25 тыс., постепенно опустили до трех базовых — по одной за забор, калитку и сам дом.

Через несколько месяцев перезвонили: новый аукцион.

— Я рассуждал так: если почти даром отдают такую красоту, отчего бы не взять? Как раз сестре, которая в Москве, пригодится. А когда пришел покупать — там пять человек сидит таких же умных, как я. То есть вроде как уже дороже выходит… И москвичи мои на попятную пошли, больше $30 платить не хотят. Но и отступать поздно. Стал я торговаться…

В итоге старинный дом с охранной табличкой, книгой Калинина про патриотическое воспитание и коллекцией дореволюционных гирь достался Сергею за $2,2 тыс. по курсу.

Перед домом стоит пушка из водопроводной трубы, на ней жестяные голуби мира и напоминание: из деревни на войну ушли 379 человек, вернулись 30. Вообще-то, неподалеку есть официальный цементный памятник, а этот просто от избытка чувств соорудил местный житель.

Спереди здание смотрится внушительно, потому что покрашено.

Если обойти, то все не так празднично. Но старые стены выглядят крепкими.

Планировка тут любопытная. С фасада — почти три этажа (включая декоративную надстройку, из-за которой дом кажется выше и богаче), с тыльной стороны — один. Заходишь внутрь — уже два. Да что ж такое?.. Отправляемся пересчитывать — так и есть, только что было два (или три?), пока ходили — снова один. Постепенно дошло: искривление пространства объясняется тем, что дом задней частью врезается в холм и продолжается уже под землей. Как у хоббитов.

Очень удобно: в основном помещении на первом этаже — лавка, а к ней на том же уровне в недрах холма примыкают кладовки, выполнявшие роль холодильников. Сейчас в таком холодильнике у Сергея хранится елка, которую недавно спилили, чтобы не упала на крышу.

Кстати, не ко всем «подземным» помещениям есть доступ, о некоторых остается догадываться. Мы стоим на бугре за домом, а под нами, похоже, замурованное продолжение первого этажа. Говорят, после войны дети еще лазили туда через дырку в потолке.

— Весной вскроем, посмотрим, — готов исследовать новые территории владелец дома.

— Нижний уровень был по пояс засыпан мусором и углем, мы шесть грузовиков вывезли, пока до кирпичного пола добрались, — описывает Тихановский доставшееся ему историко-культурное наследие. — Зато смотрите, какие шикарные здесь своды!

Всякий знает: свяжись с таким наследием — хлопот не оберешься. Сергей говорит теперь, что не представлял, насколько все непросто. Ничего нельзя без особого разрешения. Опытным путем он уже почти научился разбираться в иерархии энергетических организаций и подразделений (удивился, узнав, что их примерно четыре). Но свет провести пока не сумел: когда выезжали прежние владельцы, провод обрезали, а чтобы подключить обратно, надо пройти сложный и затратный квест заново.

— Кое-где через крышу небо светится, потолок провис, штукатурка от сырости отваливается. Я надеялся кровлю до холодов сделать, но не разрешили: сначала нужно проект согласовать, чтобы «сохранялся исторический облик» и все такое. А там же о-очень медленно все происходит… Ведь чтобы делать проект, нужно пройти все экспертизы: какая стенка где стояла, какой краской была покрашена и так далее.

Это вечный выбор, что важнее: сохранить облик или здание вообще? Простого ответа не бывает. Начнешь реконструировать без ума — напортишь своей вагонкой и гипсокартоном (есть примеры). Не начнешь — вообще все развалится. Другие кулацкие дома Огородни рассказали бы про это, если бы были живы.

Проблема еще в том, что никто толком не знает, каким был этот исторический облик. С одной стороны, дом лавочника Кобызева спасло то, что в нем всю жизнь после раскулачивания находились какие-то советские организации. С другой — по этой же причине его как только ни перестраивали. Древний кирпич с клеймом в виде буквы «О» теперь идет вперемежку с современным в печках и стенах.

Местный работник Валерий чувствует разницу не только на вид:

— Старинный кирпич, который из местной глины, — он твердый, аж звенит, молоток из него искру высекает. А нынешний — он другой, помягче.

Сергей Тихановский и тут хочет все сразу: раз есть сырье, значит, надо освоить производство кирпичей!

— Дешевле ж купить…

— Но свое же интереснее! И чтобы люди могли приехать, посмотреть, руками потрогать.

Между тем здание каким-то мистическим образом само пытается вернуться к изначальному виду, оно лучше помнит, как было. Поздняя кирпичная пристройка упорно «отклеивается» от исконного здания. Старые окна, как их ни закладывали, «пролазят», проступают сквозь штукатурку.

Заметив движение, с другого конца деревни пришел Семен Григорьевич Рудников, старожил Огородни. Переживает и радуется, глядя на происходящее. Он при этом доме отработал лет сорок: и клубом здесь заведовал, и котел топил, и сведения про владельцев искал, и экспонаты для этнографического уголка по округе собирал. И пушку он сконструировал. А когда в 2014-м все выехали и замок повесили — как умер кто-то. Потому и обрадовался, узнав, что дом купили:

— Будто гармошка на кладбище заиграла! Может, ты дашь росток новой деревне…

Тихановский и рад бы оживить Огородню, как раз это и собирается сделать. Хватило бы сил и нашлись бы единомышленники, готовые восстанавливать и развивать деревню.

Сведения о том, что располагалось в доме после раскулачивания «мироедов», отрывочны. Сразу не записали, а теперь не осталось тех, кто знает.

— После войны тут какое-то время танковая школа находилась, — вспоминает Семен Григорьевич, который более ранний период не застал по возрасту. — Сначала проходили теорию в классах, а потом выходили, садились в Т-34 и отрабатывали практику. В разное время тут и клуб был, и сельсовет размещался, и библиотеку потом подселили…

— В пятидесятые на первом этаже кино крутили, — Семен Григорьевич помнит аншлаги, увидев которые, нынешние кинотеатры умерли бы от зависти. — Вон там экран висел, хочешь сидеть — неси табуретку. Ну или стоя смотри.

Последним пользователем до продажи была библиотека, при которой имелся этнографический уголок. В нем оседала всякая важная старина. Теперь по разным углам попадаются остатки коллекции да ленинские сочинения.

На стене — жестяная икона, на полках — ископаемые магазинные гири, в углу — рабочая соломорезка 1902 года. Все необходимое для жизни.

— Я ее за два километра в музей тащил. Тяжеленная!— крутит колесо Семен Григорьевич.

— А еще я лампу Аладдина тут нашел! — неожиданно сообщает рабочий Валера. — Красивая.

— И как, работает?

— Есть дефекты, но можно починить.

Хорошо бы Валерию все же удалось вызвать джинна: без него тут руки у многих опустились бы… Только не у Тихановского — тот непрерывно что-то с кем-то решает по телефону, успевая рассказывать нам о планах.

— Внизу можно сделать кафе или магазинчик, или то и другое. Вверху — что-то вроде гостиницы или хостела.

— Да кто ж сюда поедет?..

Оказывается, Тихановский все продумал. Возможная целевая аудитория — религиозные паломники, которые приезжают в соседнюю деревню Корма поклониться мощам святого Иоанна Кормянского, а также в Огородню, где он был похоронен. Но на самом деле это только один из вариантов.

— Хочу создать здесь не просто агроусадьбу, а комплекс, где нашли бы интересные и полезные занятия и взрослые, и дети. Чтобы можно было познакомится с какими-то ремеслами, что-то сделать самому, покататься на коне, полетать на самолете (от развитого социализма Огородне осталась взлетная полоса сельхозавиации. — Прим. Onliner.by), съехать зимой с горы — вы же видели, какие тут холмы!.. Опять же до России пять минут шагом, все их сотовые операторы принимаются — тоже плюс для нас, будем оттуда гостей звать. Но ты пойми, я не ради бизнеса это начинаю, а для людей.

Не то чтобы Сергей открыл Америку по части агроусадебных идей, но если долго его слушать, то начинаешь верить в успех.

Раньше Огородня-Гомельская была большой и богатой. Говорят, земли тут хорошие: палку воткни — куст картошки вырастет. Потому и Огородня. Кормили Гомель, за счет этого процветали. Говорят, по выходным от края до края деревни разворачивалась ярмарка. Еще и обозы торчали с двух концов.

Сегодня от былой роскоши мало что осталось. Деревня состоит не столько из домов, сколько из обширных прорех на месте снесенных домовладений. Вообще, в рамках этой славной борьбы с развалюхами много интересного посносили и еще снесут, но доказать ничего невозможно.

Говорят, в Огородне было пять красивых кулацких домов — все разные: хозяева старались переплюнуть друг друга. Увидеть, пока не развалились, мы их не успели — все сровняли с землей как не имеющие исторической и культурной ценности. На самом деле кулацкое наследие находит применение по сей день. Вот за ветхим деревянным домом сложена стопка бурых от старости, но красивых кирпичей — пригодились кому-то.

— Как люди отнеслись к моему прибытию? Замечательно, — смеется Сергей. — Московский номер на машине увидели: «О, — говорят, — старообрядцы вернулись». Дело в том, что тут раньше как раз старообрядцы из Москвы селились. Но я-то свой, гомельский.

У магазина с бронированной дверью доска объявлений цинично отражает нынешнюю общественно-политическую ситуацию в деревне. Выбор рекламы жестко подогнан под целевую аудиторию: тут уж либо «вечная память», либо работа в Москве.

У прилавка женщины не столько покупают что-то, сколько ведут беседы. Воодушевлены появлением у старого дома нового хозяина, воспринимают его как олигарха.

— Хоть бы скорее казино какое открыл! — мечтают о самом насущном дамы (потому что если белый BMW с московским номером, то это же всегда как-то связано с казино). — Да мы шу-утим… Хотя, может, так народ к нам и поехал бы, жизнь бы возродилась.

Для нового владельца дома во всей этой истории есть важный фактор: в Огородне до революции служил священник Иоанн Гашкевич (впоследствии — святой Иоанн Кормянский). Это одна из главных причин, почему Сергей зацепился за это место. Теперь вот планирует поставить памятник святому (в нынешнем году исполняется 100 лет со дня смерти). Хочет нормальный, из бронзы, тысяч за 20 долларов. Даже эскиз уже есть.

— А кто сказал, что так нельзя? Желающие участвовать в этом проекте могут подключаться.

Но и тут все сложно.

— Оказывается, чтобы установить памятный знак, даже за свой счет, нужна куча согласований… Я записался уже на прием к министру культуры, в среду, если не отфутболят, попадем к нему. Надеюсь, решит вопрос.

Художественный вкус — опасная штука. Пальма из пластмассовых бутылок в него вписывается всегда, а вот бронзовая скульптура может и оскорбить чье-нибудь чувство прекрасного. Наверное, дело в материале. Сложно, в общем, но Сергей никогда не сдается.

Тихановский создал сайт деревни. Тут и история, и полезные сведения. Отдельная страница отведена под чудеса, связанные со святым. Бабушка взяла песочка с могилы Иоанна, подсыпала в чай мужу — и у того прошла язва. И тому подобное…

— Ты правда такой религиозный? — не выдерживаю.

— В какой-то момент понял, что надо жить не для себя, а для других. Для меня это очень важно. Я с этой мыслью теперь живу и с ней строю планы.

Никто не считал, сколько таких умирающих «памятников третьей категории» разбросано по нашим деревням. А также тех, которым забыли присвоить категорию.

На обратном пути, проезжая деревню Корма, обращаем внимание на любопытный дом (справочники говорят, что это образец неоготики — звучит внушительно).

Местные жительницы Надежда Федоровна и Нина Ивановна рассказывают, что знают:

— Да, раскулаченный тут жил. Потом тут были сельсовет и магазин, да переехали. Вроде бы когда-то приезжала наследница, пыталась этот дом продать, но ничего у нее не получилось. И вот зачем было отбирать?

Похоже, это единственный случай, когда пропадающему памятнику архитектуры удалось найти реального хозяина-частника. Хотя такие попытки предпринимались не раз.

Если честно, энтузиазм Тихановского для постороннего выглядит несколько безрассудным. Но только такие люди способны что-то менять. Лишь бы он не бросил, устав от формальностей и запретов.