В течение двух десятилетий после окончания Второй мировой войны центр этого советского города лежал в руинах. Уже были отстроены заново Минск и Волгоград, Киев и Воронеж, здесь же по-прежнему снимали героическое кино, а остатки былой буржуазной роскоши постепенно растаскивались на стройматериалы. Прежние жители, вернувшиеся сюда уже в 1990-е годы, не узнали родину: на месте тесной исторической застройки, тысяч жмущихся друг к другу зданий с привычным славянским размахом раскинулись типовые панельные микрорайоны. Это была настоящая трагедия, но можно ли было ее избежать? Журналисты Onliner.by отправились в колыбель германской государственности, цитадель прусского милитаризма, чтобы понять, как Кенигсберг превратился в Калининград и почему у него не было ни единого шанса стать вторым Гданьском.
Колыбель для Германии
Для Гданьска Калининград — подходящая пара для сравнения. Перед Второй мировой войной это были крупные балтийские порты с немецким населением. Кенигсберг был частью Германии, столицей Восточной Пруссии. Данциг считался независимым городом-государством под протекторатом Лиги Наций, но по сути являлся частью немецкого мира, главным населенным пунктом Западной Пруссии. В исторической перспективе оба города находились на передовой столкновения славянской, балтской и немецкой цивилизаций, периодически меняли хозяев, превращаясь в мультикультурные центры, где до поры до времени мирно сосуществовали представители разных народов. Оба города серьезно пострадали в ходе боевых действий 1939—1945 годов и к моменту окончания Второй мировой лежали в руинах. По итогам послевоенного передела мира и Данциг, и Кенигсберг были у Германии отобраны, вошли в состав Польши и Советского Союза соответственно, немецкое население в принудительном порядке было депортировано, а на обломках разрушенного мира началось строительство мира нового, социалистического.
В германской картине мира Кенигсберг имел важнейшее значение. Именно этот город стал столицей Прусского герцогства — государства, образовавшегося на осколках Тевтонского ордена. После его объединения с Бранденбургом в начале XVIII века началось формирование единого Германского государства, выросшего в итоге в империю и одну из ведущих мировых держав. В некотором роде именно здесь родилась Германия, здесь же родился и ее воинственный дух, с каждым десятилетием становившийся все более агрессивным, что в конце концов вылилось в две мировые войны.
И при всем этом своем сакральном значении к 1939 году Восточная Пруссия вообще и ее столица в частности были дальней окраиной Третьего рейха, сельскохозяйственным регионом, кормившим страну и одновременно выполнявшим функцию военного форпоста на востоке. После строительства сразу нескольких колец укреплений Кенигсберг превратился в мощнейший город-крепость, который Гитлер считал неприступным. При освобождении в 1945 году его гарнизон действительно держался очень долго. Линия фронта давным-давно ушла в направлении Берлина, а здесь, в районе Кенигсберга продолжала воевать крупная немецкая военная группировка. Советские солдаты смогли поднять красный флаг над мощной башней Дона только 10 апреля, за месяц до капитуляции Германии.
Три смерти Кенигсберга
Немцы очень любили фотографировать, и от старого Кенигсберга остались тысячи снимков, в том числе цветных. На них мы видим типичный, в общем-то, крупный немецкий город. В центре — небольшое, разместившееся на острове средневековое ядро с собором. Напротив него, на противоположном берегу реки Прегел стоял старый тевтонский замок. Вокруг — плотная многоэтажная застройка преимущественно XIX — начала XX века, над которой вертикалями поднимались шпили многочисленных протестантских кирх. Через реку переброшено семь мостов, на ее берегу расположены амбары, через которые прусское зерно уходило на Большую землю, — и все это зажато в кольце фортов, бастионов, редюитов и городских ворот, многие из которых чудом уцелели до сегодняшнего дня. Судьба остальной исторической застройки куда печальнее.
Старый Кенигсберг погиб за две страшные ночи в августе 1944-го. Королевские военно-воздушные силы Великобритании в рамках очередной операции психологического устрашения Германии сбросили на центр восточнопрусской столицы несколько сотен тонн бомб. Безусловно, это был демонстративный акт мщения за аналогичные налеты люфтваффе на британские города. Англичане бомбили не военные объекты, не промышленную или портовую инфраструктуру — их целью были обычные дома, а средством — комбинация фугасных, осколочных и зажигательных бомб.
«Первая бомбежка была еще терпимой. Длилась минут десять. А вот вторая — это был уже сущий ад, который, казалось, никогда не кончится. Британцы впервые применили заряды с напалмом. Пожарные пытались тушить это море огня, но ничего не выходило. У меня до сих пор перед глазами: полуголые люди мечутся среди пламени, а с неба с воем падают все новые и новые бомбы…» — рассказывал один из свидетелей произошедшего Юрий Хоржемпа, угнанный на принудительные работы в Кенигсберг житель Советского Союза. Огненные штормы от зажигательных бомб не щадили ни здания, ни людей. Погибло более 4 тыс. человек, сгорел 41% всех домов города.
Массовые разрушения в центральной части города были усугублены в апреле 1945 года в результате советского штурма. Кенигсберг — нацистская цитадель, Festung, неприступная крепость, которую Гитлер приказал защищать любой ценой и до последнего вздоха всех ее защитников, — подвергся мощнейшим артиллерийским обстрелам, добившим то, что каким-то чудом уцелело в августе 1944-го. Советская армия вошла в разрушенный город, которому в течение следующего года предстояло превратиться из Кенигсберга в Калининград.
Сталин потребовал передать после победы в войне Кенигсберг и Восточную Пруссию Советскому Союзу еще на Тегеранской конференции 1943 года. Мотивация у «вождя народов» была достаточно простая: СССР не хватало незамерзающих портов на Балтийском море. За этой утилитарной мыслью скрывалось куда более сложное идеологическое и практическое обоснование. В Пруссии, этом логове германской военщины, необходимо было раз и навсегда выкорчевать милитаризм как таковой. Для этого было решено Пруссию разделить между Польшей и Советским Союзом, немецкое население выселить в Германию, а его место занять новыми переселенцами. По иронии судьбы, немецкий милитаризм на Кенигсбергщине сменил столь же масштабный милитаризм советский. Фактически Калининградская область (город сменил название в 1946 году после смерти всесоюзного старосты Михаила Калинина) в советское время превратилась в одну огромную военную базу, на территорию которой был закрыт доступ иностранцев.
«Новый русский город — наш Калининград»
Итак, поляки в 1945-м получили Гданьск, а РСФСР — Калининград примерно в одинаковом состоянии. Окраины обоих городов, застроенные преимущественно виллами и небольшими домами для фабричных рабочих, в основном сохранились, но их центральные части представляли собой землю, на которой стояли сгоревшие коробки жилых и общественных зданий, покинутых людьми. Пострадало до 90% исторической застройки — картина в Гданьске, Калининграде или, допустим, Минске была очень похожей. В белорусской столице такие сгоревшие дома в основном сносили, возводя на их месте новые парадные ансамбли в стиле торжественной неоклассики. В Гданьске поляки восстановилиСтарый город, пусть и с определенными нюансами, часто фантазируя, но в итоге сделав похожую на правду реплику, восхищающую сейчас туристов. В Калининграде был выбран третий сценарий.
Первые советские переселенцы стали прибывать в Калининград через несколько месяцев после окончания войны. Они же начали и разборку отдельных разрушенных зданий. Добытые стройматериалы отправлялись в Советский Союз на восстановление разгромленных в результате оккупации городов. Возможность их реконструкции даже не рассматривалась: в стране, пережившей Великую Отечественную войну, было не до заботы о немецком культурном наследии. Разобрав здание до основания, его остатки (подвалы, фундаменты) просто засыпали грунтом.
Остров Кнайпхоф, некогда застроенный сотнями домов, лишился всех, кроме одного — простоявшего в полуразрушенном виде до 1990-х годов Кафедрального собора, у стен которого был похоронен известный философ Иммануил Кант. Возможно, именно его могила и спасла здание от разрушения. Позже на острове был разбит парк и проложен эстакадный мост. Сейчас, смотря на Кнайпхоф, сложно представить, что на месте каждого из его деревьев стоял дом, по аллеям ездили автомобили и трамваи, кипела обычная повседневная городская жизнь. Так прошла мирская слава Кенигсберга.
За пределами уничтоженного до основания Кнайпхофа многие руины, включая остатки тевтонского замка, простояли до середины 1960-х. Теоретически их (и замок в том числе) можно было восстановить в прежнем виде, как это сделали в Гданьске поляки. Старый Кенигсберг имел шанс на вторую жизнь, но на практике им воспользоваться даже не собирались.
«Москвичи, куряне,
Псковичи, смоляне —
Мы в труде не ведали
Никаких преград.Отдыха не знали,
Из руин подняли
Новый русский город —
Наш Калининград».
В этих строках популярной песни середины 1950-х «В славном сорок пятом» точно сформулировано восприятие города его новыми хозяевами. Для приехавшего в Калининград на постоянное место жительства советского человека старый Кенигсберг не представлял никакого интереса. Более того, остатки столицы Восточной Пруссии ассоциировались в массовом сознании с войной, ее тяготами, нацизмом и теми бедами, которые он принес практически в каждую советскую семью. Поляки в Гданьске восстанавливали свой польский город, отобранный у них в свое время немцами. Для них это было дело совести, национальной памяти, которое имело важнейшее идеологическое значение, призванное раз и навсегда закрепить права Польши на этот город. У русских, украинцев, белорусов, прибывших в Калининградскую область, такого груза ответственности за плечами не было.
В свое время (в 1758—1762 годах) Кенигсберг входил в состав Российской империи, но это было так давно и в течение такого непродолжительного времени, что никаких ностальгических чувств на этой почве возникнуть просто не могло. Для первого послевоенного поколения калининградцев Кенигсберг был чужим, Восточная Пруссия была чужой, немецкая архитектура была чужой, сама планировка города, его эстетика была чужой, а чужое не имело никакой ценности.
На руинах этого чужого Кенигсберга его жителям предстояло построить новый русский город, где все было бы устроено привычнее, и этому делу остатки всего немецкого только мешали.
Последняя жертва Второй мировой
Консервация сгоревших зданий и их перспективная реставрация требовали значительных средств, которых у Советского Союза и тем более у маленькой области сразу после окончания войны просто не было. С другой стороны, эти же руины представляли опасность (здания могли обрушиться, как это случилось в 1952 году с главной башней Королевского замка), но выделять на них деньги, необходимые для промышленного строительства, возведения социальных объектов, никто и не думал.
Потребовалась смена одного, даже двух поколений, чтобы у калининградцев, уже родившихся на земле этого города, а не приехавших из российских, белорусских или украинских населенных пунктов, сформировалось иное к нему отношение, появился естественный интерес к его истории, немецкому прошлому, ушло ощущение враждебности и чуждости окружающей среды, возникла потребность беречь историческое наследие, сохранять и защищать его. К сожалению, к тому времени, когда такое понимание сформировалось, было уже во многом поздно.
Гражданская застройка центральной части города, пострадавшая при британских бомбардировках и советских обстрелах, постепенно сносилась в ходе первых послевоенных десятилетий. На очередной волне воинствующего атеизма взрывались кирхи, а апофеозом стало уничтожение в конце 1960-х годов Королевского замка, главного символа «прусского милитаризма». Вскоре после этого трагического эпизода в жизни города рядом с прежней тевтонской твердыней началось строительство Дома советов, превратившегося в главный долгострой Калининграда. Во многом получившийся образ — взорванного немецкого замка и так и не законченного рядом бетонного советского колосса — глубоко символичен.
В 1970-е годы местные власти все же решили спасти самые ценные объекты из переживших войну и годы запустения. Кирхи приспосабливались под концертные и театральные залы, монументальное здание биржи стало Дворцом культуры моряков, восстанавливались отдельные образцы рядовой застройки. Кафедральному собору, Дому техники, построенному для немецкой Восточной выставки, многим городским воротам и фортификационным сооружениям восстановления пришлось ждать до 1990-х и 2000-х.
К сожалению, еще больше утеряно навсегда, а самое главное — погибла атмосфера старого Кенигсберга. Расчищенные от сгоревших зданий участки в самом центре Калининграда были застроены обычными типовыми панельками. Центр прусской столицы — главного советского военного трофея — стал напоминать обычный жилой район.
При этом Калининград остается одним из интереснейших и самых своеобразных российских городов. Да, в его центральной части сложно найти здания старше 30—40 лет, но чуть в стороне, в кварталах, меньше пострадавших от Второй мировой, по-прежнему сохранились десятки и десятки кенигсбергских объектов — от отдельных крупных сооружений до целых районов, как, например, город-сад Амалиенау, некогда роскошное предместье с частными виллами.
Среди местной общественности продолжает вынашиваться идея восстановления Королевского замка или даже застройки острова Кнайпхоф. Это уже само по себе достижение, показывающее, что нынешнее поколение калининградцев избавилось от поствоенных комплексов, полюбило эту землю и начало относиться к ней как к своей. Жаль, что для этого город пришлось снести. Кенигсберг стал последней жертвой Второй мировой.
